ИЗ ЭКСПЕРТНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ ЦЕНТРА ПО ИЗУЧЕНИЮ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА И ДЕМОКРАТИИ О "ДОГОВОРЕ О ДРУЖБЕ, СОТРУДНИЧЕСТВЕ И ПАРТНЕРСТВЕ МЕЖДУ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИЕЙ И УКРАИНОЙ"
Как известно, Украина является важнейшим партнером РФ, от сотрудничества с которым в решающей степени зависят перспективы развития СНГ. Однако отношения России с этим партнером характеризуются внутренней напряженностью и неурегулированностью целого ряда жизненно важных вопросов. В этой связи усилия президента Б.Н.Ельцина по налаживанию взаимопонимания и созданию политико-правовой основы для партнерских отношений с Украиной заслуживают поддержки. Другой вопрос, насколько этих целей удается добиваться и по каким причинам партнерство РФ и Украины фактически "пробуксовывает".
Как содержание Договора, так и аргументация в пользу его ратификации указывают на искреннее желание российской стороны вывести российско-украинские отношения на качественно новый уровень. Однако насколько сам текст Договора и его концептуальные предпосылки (не всегда явно сформулированные, но при внимательном чтении явно просматриваемые как бы "за текстом") соответствуют объективному положению вещей и интересам России? Насколько, далее, реалистичны надежды на то, что такой Договор будет способствовать позитивным сдвигам в российско-украинских отношениях?
В целом Договор корректен по тону и с формальной точки зрения выдержан в духе взаимной благожелательности. Не будем говорить сейчас о том, что реальная политика украинской стороны далеко не столь благожелательна и направлена фактически на то, чтобы создать противостоящий РФ центр силы. Отметим лишь усредненно стандартизированный стиль документа. Такой договор подошел бы и для отношений с Португалией, и для партнерства с Малайзией, и для соглашения с Берегом Слоновой Кости. Но он совершенно не отражает специфики российско-украинских связей, которые формировались особым путем. В результате механического наложения стандартных схем на специфическую материю российско-украинских отношений возникают серьезные неточности, которые могут быть истолкованы (а в той конкретной ситуации, которая складывается на Украине, непременно будут истолкованы) в неблагоприятном для России свете.
Уже в первых строках Преамбулы говорится об "исторически сложившихся тесных связях", об отношениях дружбы и сотрудничества "между народами России и Украины". Слух ласкают приятные фразы, построенные на семантике позитивных ассоциаций. В самом деле, кто же решится возражать против дружбы, "исторически тесных связей" и т.п.? Однако вдумаемся в глубинный, концептуальный смысл этих формулировок. Перед нами отнюдь не рутинные формулы вежливости, они подводят под Договор определенную идеологию, характер которой при принятии решения о ратификации (или нератификации) надо сознавать со всей ясностью.
Суть этой идеологии в том, что россияне и украинцы рассматриваются как два изначально обособленных и четко отделенных друг от друга исторических субъекта. Влияние определенного политического заказа здесь просматривается однозначно. Но насколько верен такой подход по существу дела? О каком конкретно времени можно вести речь? Если термин "народ" берется в преамбуле Договора в государственно-правовом смысле, то, как известно, до середины XVII века украинцы были подданными Речи Посполитой, и говорить о каких-то самостоятельных отношениях Украины (украинского народа) к России в это время вряд ли возможно. А с середины XVII века население Украины входило в состав народа России, оно стало частью народа России.
Если же термин "народ" в Договоре несет этнополитическую или этнокультурную нагрузку, то нелишне напомнить, что вплоть до середины XIX века четкого и однозначного деления восточнославянского населения на русских, украинцев и белорусов не было, преобладала этническая идентификации православного населения Украины как одной из частей русского народа (малороссы). Не случайно выходцы из Малороссии (Западной Руси) играли ключевую роль в формировании общерусской "высокой" культуры при Алексее Михайловиче, а затем и при Петре I. При этом они выступали как деятели общерусского Просвещения и сами осознавали себя в качестве таковых. Разумеется, общность не исключала сознания населением Украины своей особости, в том числе и некоторого противопоставления малороссов-украинцев "москалям". Но такого рода противопоставления областнического типа всегда есть внутри любого этноса (так, сибиряки в отличие от жителей центральной России, именуются "челдонами", казаки отличают себя от "иногородних" и т.п.).
Сознательно это сделано или нет, но формулы исторического обоснования дружбы и сотрудничества России и Украины, которые проходят в Преамбуле Договора, вопреки исторической правде закрепляют исходные постулаты галицийского национализма и тем самым косвенно придают им международную респектабельность и законность. Да, в результате распада СССР и выделения из его состава новых государств понятия "народ России" и "народ Украины" приобрели реальный политический и правовой смысл, но вряд ли стоит "историзировать" это совершенно недавнее явление и придавать несвойственную ему "фундаментальность". Правильнее было бы "уравновесить" факт раздельного существования подчеркиванием общности происхождения, совместных достижений, изначального исторического единства русских и украинцев.
Весьма серьезное обязательство, которое берет на себя по Договору Россия, это декларация нерушимости границы с Украиной (ст. 2). Но как можно брать на себя такое обязательство до окончательного решения всех вопросов, связанных с делимитацией границы? Совершенно неуместно звучит в данном контексте ссылка на Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, поскольку он принимался до образования самостоятельного Украинского государства, и его формулы о территориальной целостности государств фактически относились лишь к внешним границам СССР. Крайне желательно было бы переформулировать территориальную проблему в более сдержанном ключе, ограничившись лишь указанием на стремление соблюдать территориальную целостность друг друга и не решать спорные вопросы силой.
Крайне неудовлетворительно прописан в Договоре блок вопросов, связанных с национально-этническими отношениями (ст. 12, 24, 28).
Ситуация, которая складывается в сфере национально-этнических отношений в новообразованном украинском государстве, во многих отношениях достаточно неприглядна. Как известно, население современной Украины многонационально. Однако почти все национальные группы с неукраинской этнической идентичностью относительно немногочисленны. Их доля в общей численности населения страны не превышает одного процента. На фоне этой мозаики немногочисленных и достаточно рассеянных по территории национальных групп выделяются русские, составляющие почти четверть населения Украины (точнее - 22,1 процента). По своей численности и роли практически во всех сферах жизни русские, сопоставимы с "титульной" нацией. В этой ситуации утвердившиеся у власти украинизирующиеся элиты настойчиво проводят в сфере национально-этнических отношений политику, которую можно назвать политикой выборочной дискриминации. Объектом дискриминации являются исключительно русские, все остальные национальные группы существуют в нормальном демократическом режиме. При этом дискриминация касается практически всех проявлений русской идентичности: русская национальность, русская культура, русский язык, конфессиональная принадлежность и т.д.
Характерно, к примеру, что многочисленные просьбы Московской патриархии о строительстве во Львове кафедрального собора остались неудовлетворенными, хотя аналогичные просьбы от всех других конфессий - от униатов до "Свидетелей Иеговы" были удовлетворены. В польских школах во Львове на почетном месте находятся символы польской государственности, в то время как для русских школ это категорически запрещено.
Быть русским на Украине сегодня неуютно. Из России и "москалей" создается образ исконного врага Украины, с которым "национально-сознательные украинцы" борются на протяжении нескольких столетий.
Как же соотносится с этой ситуацией текст Договора? А никак. Он как бы "парит" над реальной действительностью. Вопросы национального равноправия поставлены в нем как бы без привязки к конкретным реалиям национальной политики договаривающихся государств. Речь идет лишь об общих правах национальных меньшинств, тогда как применительно к Украине в силу только что отмеченных особенностей ее национальной политики надо ставить вопрос об обеспечении условии нормального существования совершенно определенной национальной группы. Иными словами, вопрос о гарантиях прав для русских должен был бы быть выделен особо. Однако этого не сделано.
Абстрактный характер трактовки национальных проблем проявляется и в том, что Договор терминологически не соотнесен с основополагающими правовыми актами Украины. В этих актах употребляется не только термин "национальные меньшинства" (который, кстати, не является вполне точным и вызывает в международном праве разные толкования), но и другие понятия, в частности, понятие "коренного народа" (см., в частности, ст. 92 Конституции Украины). Это словоупотребление создает значительную правовую вилку, которая очень удобна для проведения политики "двойных стандартов", когда к одним народам применяются одни критерии, а к другим - другие. Кем же в свете сказанного являются русские на Украине? Национальным меньшинством? Одним из коренных народов? "Некоренным" народом? А может быть все идет к тому, чтобы превратить их просто в аморфную массу бесправных "мигрантов" или украинцев "второго сорта"?
Никакой правовой и политической определенности в положении русских на Украине договор не создает. Остается открытыми множество вопросов, от ответов на которые прямо зависят судьбы миллионов людей: где этническая родина русских, живущих на Украине, что делать со своей двойной русско-украинской идентичностью детям из смешанных семей и т.д. и т.п.
В качестве принципиального недостатка необходимо отметить, что вопрос об создании условий для сохранения этнической, языковой, культурной и религиозной самобытности в Договоре сведен лишь к праву лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, "полностью и эффективно осуществлять свои права человека и пользоваться ими без какой-либо дискриминации и в условиях полного равенства перед законом" (ст. 12). Таким образом, права национально-этнических общностей практически сведены в рассматриваемом документе к правам человека, т.е., в сущности, к индивидуальным правам.
Между тем сравнительный анализ национальной политики различных государств показывает, что такое сведение очень часто выражает и в правовом отношении оформляет стремление разобщить негосподствующие национальные группы и принудить их к ассимиляции. Тенденции такого рода существуют и на Украине, где по галицийским моделям достаточно жестко осуществляется форсированное конструирование украинской нации, в жертву которому нередко приносятся условия воспроизводства исторически сложившегося этнокультурного многообразия. Например, во Львове число русских школ в последнее время сократилось с 24 до 5, в Винницкой области на 998 украинских школ осталось лишь 3 русских и т.д. Подлинно демократическим решением в условиях изначальной многонациональности (такими изначально многонациональными образованиями как раз и являются как РФ, так и Украина) было бы признание наряду с индивидуальными правами коллективных прав народов и этнических групп, что уже осуществлено в российском законодательстве (Закон о национально-культурной автономии и др.), но в целом чуждо украинскому. В этом смысле представленный на ратификацию Договор асимметричен, а использованный в нем "одномерный" подход (только права человека, но не коллективные права этнических групп) оказывается слишком упрощенным. Он в целом не соответствует мировому опыту разработки законодательства, регулирующего национально-этнические отношения, ориентиром которому все больше и больше становится разработка правовых механизмов, обеспечивающих формирование мультикультурного общества.
По логике вещей Россия должна добиваться для русских на Украине статуса одного из государствообразующих народов. Разумеется, сегодня украинская сторона с этим не согласилась бы. Однако при разработке столь важных документов важно иметь в виду не только сложившееся положение, но и перспективу. Поставить задачу в принципе и дождаться, когда сложатся условия для ее решения,- это вещи разные, и смешивать их не следует. Оценивая в свете этих соображений представленный на ратификацию Договор, приходится признать, что в вопросе о статусе русских на Украине он связывает нам руки на будущее. Не выделив русский вопрос в качестве особого, не выразив обеспокоенности российской стороны и ее заинтересованности в демократическом решении данного вопроса и, главное, согласившись на формулы, создающие достаточное правовое пространство для проведения в жизнь политики форсированной украинизации, Россия уже заранее, "авансом" отказывается от права настаивать на иной, чем у украинских властей, точке зрения на национальные отношения и историческую роль русских на Украине. При этом не создается никаких механизмов воздействия на позицию официального Киева, за исключением взаимных консультаций, проводимых с целью "обмена мнениями" (ст. 5).
Специального рассмотрения заслуживает вопрос о статусе и сфере применения на Украине русского языка. Как известно, Конституция нашей юго-западной соседки предоставляет статус государственного лишь украинскому языку. Вопреки успокоительным декларациям о "свободном развитии, защите и использовании" других языков, в стране ведется целенаправленная политика вытеснения русского языка из всех сфер общественного употребления, в особенности из СМИ и системы образования. Употребление русского языка в эфире, а также издание газет и журналов на русском языке рассматриваются как угроза национальной безопасности. В рекомендациях состоявшегося в ноябре 1996 г. по инициативе Президента Л.Кучмы "круглого стола" под названием "Государственный язык - в информационный простор Украины" прямо выдвигается задача "уничтожения негосударственного языка". Прекращены трансляции на Украину ряда ведущих российских радио- и телекомпаний, сокращены до минимума возможности получения образования на русском языке.
Между тем около половины жителей Украины, в том числе подавляющее большинство жителей юга и востока страны, называют русский в качестве привычного или наиболее удобного для себя языка общения. По данным Киевского международного института социологии, русский язык предпочтителен для 23 процентов населения на Западе и 81,5 процентов на востоке, тогда как украинский - для 77 процентов опрошенных на западе и 18,5 процентов на востоке. При этом число русскоговорящих украинцев лишь незначительно уступает числу украинцев, говорящих в основном на русском языке (соответственно 40 и 33-34 процентов).
В этой ситуации считать русский язык лишь одним из языков национальных меньшинств (ст. 10 Конституции Украины) значит серьезно грешить против истины. Что же касается линии на вытеснение русского языка, то ее можно охарактеризовать как нарушение прав половины украинских граждан, причем не только русских, но и украинцев. Фактически языковая политика на Украине есть политика создания привилегии для украиноговорящих украинцев в ущерб интересам русских и русскоговорящих украинцев.
Как же решаются подобные проблемы в международной практике? В цивилизованных, демократических странах, как правило, всегда учитываются реальные позиции языков, их роль в культуре, образовании, повседневном общении, а также в обеспечении исторической преемственности, не допускающей "провалов памяти". При этом в случае отделения одной страны от другой прежний официальный язык не лишается этого статуса.
Так, в Финляндии, которая в течение ряда столетий была объединена со Швецией и развивалось как одно с ней целое, шведский язык является официальным наряду с финским, хотя этнические шведы составляют лишь 8-9 процентов населения. В Ирландии, получившей в 1921 г. статус доминиона, а в 1949 г. независимость, английский язык также остался одним из официальных, хотя численность англичан и шотландцев не превышает 2 процентов населения, а независимость Ирландии была завоевана в ходе кровопролитной борьбы против английского господства, отголоски которой не вполне затихли вплоть до сегодняшнего дня.
А как трактуется этот же вопрос в представленном на ратификацию Договоре?
Вопрос о русском языке рассматривается в ст. 12 в контексте проблемы национальных меньшинств. Никаких специальных оговорок, касающихся его функционирования в реальной языковой практике, не делается. Иными словами, в Договоре линия украинских властей на умаление роли русского языка неявно становится уже общей позицией Российской Федерации и Украины.
Формальная декларация о создании равных возможностей для изучения русского языка на Украине и украинского в РФ не спасает положения, т.к. доля украинцев в составе населения РФ не превышает 2-3 процентов, тогда как доля русскоязычного населения Украины (русские, украинцы, белорусы, евреи, представители некоторых других народностей ) выше по крайней мере на порядок.
Первостепенное значение для развития отношений России с Украиной имеют вопросы культуры и образования. Стратегические интересы России, которые в данном случае совпадают с интересами значительной части украинцев, состоят в сохранении общего культурно-информационного пространства, которое на протяжении нескольких столетий объединяло восточнославянские народы и этнические группы в единый цивилизационный ареал. Если этого удастся добиться, удастся сохранить и взаимопонимание между нашими народами, независимо от конъюнктурных соображений украинизирующейся элиты. Для России этот вопрос может оказаться в конечном счете куда более важным, чем даже сохранение единых технологических цепочек и кооперации производств, т.к. без прочного взаимопонимания экономическая взаимозависимость может обернуться политическим давлением и даже шантажом со стороны более слабого в экономическом отношении партнера.
Вопросы культуры также присутствуют в Договоре в виде отдельной статьи (ст. 24). Однако весь сложный комплекс культурных отношений с Украиной, которая активно участвовала в формировании общерусской культуры и сама пользовалась ее плодами, сведен к протокольным мероприятиям (типа фестивалей национального искусства) и сотрудничеству в деле охраны памятников. Иными словами, основа для того, чтобы вместе создавать культуру, как мы делали это до сих пор, ликвидируется. Вместо этого предлагается время от времени обмениваться "визитами вежливости".
Такой подход, конечно, тоже возможен. Но чем же тогда в Договоре обосновывается заявка на стратегическое партнерство и чем она может быть обоснована с точки зрения фактов политической жизни?
Думается, Россия должна была бы добиваться создания правового поля, в рамках которого возможно было бы беспрепятственно развивать постоянное культурное взаимодействие на всех уровнях. Это соответствует и настроениям украинского народа, большинство которого не понимает и не принимает эйфории самостийности и стремления духовно отгородиться от России (социологические исследования 1996 г. показывают, что только 12 процентов украинского населения возражает против того, чтобы отношения Украины с Россией были более тесными, чем с другими странами). В этой ситуации важно было бы открыть специальный канал культурного взаимодействия на уровне отдельных территорий и регионов, которые обычно более приближены к жизни н менее скованы официальными идеологическими доктринами.
Однако - и это весьма показательно - контакты административно-территориальных единиц двух стран ограничены по Договору "торговыми и иными экономическими отношениями" (ст. 14). В культуре, надо понимать, такие контакты не поощряются. По крайней мере, правовая база для них данным Договором не создается. Такая трактовка вполне вписывается в политику культурной изоляции Украины и украинцев от России, которую можно рассматривать как составной элемент стратегии создания на юго-западных рубежах Российского государства альтернативного ему центра силы. Но зачем России поддерживать такую политику?
Главная российско-украинская проблема в гуманитарной сфере состоит даже не в том, что русские и украинцы близки по языку и культуре, что наши экономики в высокой степени интегрированы, что существует множество русско-украинских семей, да и происходим мы, в конце концов, от "одного корня". Все это острые, но все же относительно стандартные проблемы, неоднократно встречавшиеся в международной практике. Важно отразить в Договоре и уникальные моменты наших взаимоотношений. А в сфере культуры уникальность ситуации состоит в том, что культуры России и Украины как бы пересекаются и имеют мощное общее ядро. Гоголя (а также: св.Владимира, Ярослава Мудрого, Феофана Прокоповича, Григория Сковороду, А.Потебню, В.Вернадского и т.д. и т.д.) разделить между нами также трудно, как Севастополь. Да и кому нужно такое разделение? Поэтому в плане культуры действительное, а не фиктивное партнерство с Украиной предполагало бы введение в правовой оборот принципа неделимости культурно-исторического наследия.
Понятно, что сегодня такой принцип не был бы принят украинской стороной. Однако при заключении базисных соглашений, которые носят рамочный характер, чрезвычайно важно не только зафиксировать то, чего можно добиться уже сегодня, но и не утратить перспективу на будущее. К сожалению, о рассматриваемом нами Договоре этого сказать нельзя. Фактически по всему комплексу гуманитарных вопросов рамки договоренностей заданы по меркам украинской политики и законодательства, которые, как было показано, во многих случаях игнорируют не только законные интересы России как государства, но и естественные принципы исторической и социальной справедливости.
Общие выводы.
По многим ключевым позициям представленный на ратификацию Договор с Украиной представляет собой попытку обменять некоторое внешнее снижение взаимной напряженности на фундаментальные уступки, включая фактический отказ от стратегических целей России и ее моральных обязательств, которые вообще не могут быть предметом политического торга (защита прав русской части населения). Ратифицируя такой Договор, Россия по сути дела соглашается с теми предпосылками, на которых концептуально основана политика официального Киева, принимающая антирусский и антироссийский характер. При этом готовность российской стороны идти на уступки никак не компенсирована аналогичным желанием украинской стороны, что придает документу, если рассматривать его не формально, а по сути, очевидно асимметричный характер. Фактически по этому Договору Россия не получает никаких особых выгод, кроме, разумеется, надежды, что ей наконец-то удастся "задобрить" неуступчивого и беспокойного партнера, постоянно готового создавать ее политике серьезные осложнения.
Отмеченные недостатки Договора настолько серьезны, что заставляют рекомендовать воздержаться от его ратификации. Как бы ни было велико наше стремление как можно скорее наладить взаимоотношения с Украиной, ситуация для принятия столь обязывающего документа, видимо, еще не созрела. Стремление же "подтолкнуть" события принесет больше вреда, чем пользы. Если проблемы существуют, их надо выявлять и заострять, а не "замазывать", иначе их решения никто не будет даже искать. История наглядно показывает, что твердость в формулировке и отстаивании своих интересов и ценностей в конечном счете приносит больше уважения и прямой выгоды, чем попытки завоевывать чье-либо расположение своей уступчивостью.
Следует также иметь в виду, что ратификация Договора без всяких на то оснований увеличит политический капитал Л.Кучмы и позволит ему вновь разыгрывать роль политика, радеющего за дело украино-российского сближения, которая уже однажды принесла ему выигрыш на президентских выборах, но которая совершенно не соответствует сути проводимого им как президентом курса. Тем самым миллионы украинских избирателей, которые готовы поддерживать идею дружбы с Россией, будут дезориентированы. Это серьезно снижает шансы на выдвижение новых украинских политиков, способных наполнить идею стратегического партнерства России и Украины реальным содержанием.
Принимая решение о ратификации (или нератификации) Договора, нельзя игнорировать бытующее в определенных политических и интеллектуальных кругах мнение, согласно которому российско-украинский Договор просто нельзя не ратифицировать, ибо отказ от ратификации спровоцирует на Украине очередной всплеск русофобии. Психологически такие настроения понятны, однако в пользу такой точки зрения вряд ли можно привести серьезные аргументы. Антироссийские и антирусские настроения украинской политической элиты имеют глубокие причины, которые с Договором никак не связаны и будут действовать независимо от его заключения или незаключения. Все дело, к сожалению, в том, что без русофобии "национально сознательное украинство" попросту лишается всякого содержания, а значит исчезает и идеологическое обоснование претензиям Киева на особую геополитическую роль в Европе. Поэтому очередные волны русофобии на Украине пока неизбежны, и что будет использоваться как предлог для их нагнетания, не столь уже и важно. Чем мягче и уступчивее будет российская сторона, тем охотнее будут прибегать в Киеве к русофобии как к средству давления на Москву. Напротив, отказ от ратификации Договора с ясным заявлением мотивов этого шага представляет собой фактор сдерживания, который заставит украинскую администрацию и общественность более серьезно и ответственно подойти к развитию отношений с Россией.
Директор Центра по изучению прав человека и демократии, доктор философских наук, профессор А.Л.Андреев
__________
(РОПИ)